Сказ о нашествии хранцузском во Смоленщину и ея окрестности. За авторством Конздандина С. и Игоря “Абрека” З., которым случилось отыграть в данном нашествии заглавные, пожалуй, роли.
* * *
— … а ещё после того случая мне сподручнее стало целиться. — Дед Михайло, отложив в сторону ножик, почесал пустую глазницу под повязкой.
— И что, с тех пор ни-ни? — Василий взял дедов ножик и выудил из щели стола закатившуюся туда спичку.
— Ну как тебе сказать… Если только вот прошлой неделей соседнюю деревню построили… Да это так всё, разминки ради.
— Бродяги сказывали, что под Москвой оборотень завелся…
— Дык Татьяна тоже говорила. Кровей говорят царских… Хитёр как та рыжая… Сноровист как прусак… Только где вот прячется — никто не знает. Запутать умеет. Чары напустит — и сиди вспоминай, как зовут…
— Говорят за тебя выдает себя он!
— Ты того, Василь, понятней говори. Отож слова-то вроде все рассейские, а сложить не выходит. Мож ты это он и есть?!
— Зуб даю, истинная правда! — Василий вытряхнул из кармана золотой зуб, добытый по случаю в городе у какого-то хлопчика. — Вот смотри, трофейный!
— Что одноглазым его кличут, слыхивал и я. По пашпарту вроде аглицкий. Тока пашпарт его, говорят, заколдованный. Кто заглянет в него, очарованный стоит. А сам он себя зовет Наполеоном Бонапартием…
— Да знали мы того Буанапартия
— Э, нет, брат! Тот Буанапартий совсем не тот. Впрочем… Кто его знает! А знаешь что, Василий, я тебе скажу?
— Да откель мне знать-то?! — Василий разнервничался и на всякий случай достал из кармана походный стакан.
— А пора пощипать нам того оборотня…* * *
… Занюхнув рукавом, дед принялся стягивать мундир с картофелины.
— Вот так и с людьми всегда: кинут в самый крутой кипяток, порой и с яйцами вместе, и с морковкой… И варисся, и варисся в нем. А как выползешь оттеда — так “снимай мундир” — и на говно…
Василий снова занервничал и потянулся к бутыли. Единственный глаз деда заметил поползновение и угловатый, шерстяной кулак упёрся Василию прямо в нос.
— Все болезни от нервов. В том числе и пьянство. — успокоил дед Василия. — Ты лучше подумай — кого мы с собой на оборотня прихватим? В деревне-то одни бабы да дети малые остались. Кто в город подался — говорят там рубли длиннее, а кто к супостату — дескать интересней у них.
— А говорят, что баб они мудамами кличут, а девок мудалезями. И лягушек жрут. Браге названия мудрёные, бандитские дают — “Шо ты?”, “Сунь вон ём”, а к самогону не приучены. И всё у них не по-людски — тут вам “пардоньте”, там вам “бомж Ур”…
— А ты больше людей слушай. Тебе ещё и не такого наговорят. Они вон про нас тоже не мало сочиняют. Что мы всё через жопу делаем, например.
— Вот гады! Мы через неё, конечно, многое делаем, но не всё же…
— Вот то-то и оно… Давай-ка лучше полк собирать.
… К утру, когда свечка уже оплыла и еле теплилась, а местные петухи собирались на очередной гей-парад готовились возвестить о заре ближайшим окрестностям, на столе среди сильно потасканных стаканов и подсохшей шелухи лежал обрывок бумаги, на котором неровным почерком было выведено:
“Каварелисскому корпусу назначить предводителем кузнеца Лёху Party-Зана. Величать его не иначе, как Матвеем Иванычем Платовым. Кто не исполнит — сечь нещадно.
Пять-один-один римскими цифрами корпусу назначить предводителем гармониста-затейника Митяя Коб.ру. Звать Николаем Николаевичем Раевским. Кто не исполнит — отсыпать шомполов.
Кузнецу и гармонисту приступить к формированию. Кто не будет — привязать к пушке и выстрелить в сторону Хранцие.”
И только жужжание мух, похрапывание деда, и легкое посапывание Василия нарушали утреннюю тишину перегара…* * *
— Кузнец да гармонист это, конечно, хорошо… — Василий зачерпнул полный ковшик кваса и начал достаточно лихо переливать его в себя. — Но ведь же оборотень же ж. Он ведь как чё, так и вот тебе накося. А ежли эдак, так и эва как… — Василий, не в силах больше говорить, прилёг обратно и лишь шевелил ладонями, пытаясь на пальцах показать деду что да как. Дед медлил с ответом — внезапно подкатившая головная боль и тошнота мешали ему осознать пылкую речь Василия.
Спустя несколько колов времени, дед привстал на локте и, прищурил единственный глаз.
— А ведь ты был прав… Человечьей силой нам с ним не совладать. Кто у нас там есть-то?
— Домовой о прошлом годе спутался с какой-то ведьмой и теперь дворецкий в Малаховке. Лешего его кикимора даже к Водяному не пускает на пару рюмок кристальной…
— А помнишь того, ну заморского-то?!
— Какого заморского? Который заморить всех хотел, да сам заморился?..
— Не, ну тебе, брат ты мой пьяный, надо меньше наливать. Как мы того заморыша на оборотня выпустим? Если он уже… Я имею в виду того чужестранного, который в имение к нам летом забрёл, да так и живет там. Появляется он в разных местах ни с того, ни с сего.
— А, который взглядом напоить может? А как мы его кликать-то будем? Мож дохтуровым? Он меня не раз с утра своим взглядом подлечивал… А долечивал уже хельшер наш, друг его.
— Ну да! Сообразительный ты у меня, Васька! Давай, пиши скорей: Предводителем шестого римскими корпуса назначить Сашка Casper’a Голубева. Величать Дмитрием Сергеичем Дохтуровым. Кто не будет слушаться — распылить в кало-едре.
— Слышь, деда, ты что-то заговариваться начал. Чё за кало-едро такое?
— А пёс его знает, видать вычитал где-то… мож в газетах. Мож в тырнете…
— Чё?!
— Да ну тя, Васёк, совсем ты меня запутал! Наливай давай скорее…* * *
— Ветки, ветки… Что-то хотел сказать про ветки… — Дед неспеша скоблил недельную щетину капустным тесаком.
— Ха, поди, печь протопить? Да вроде не холодно в избе.
— Ты это, с хворостом-то поэкономней! Весь запас уже сжёг. А на улице-то прижимает. Пожалуй, до самого похода топить будем. О! Вспомнил я! В форумах ветки-то корпусные до сих пор не создали! Пиши распоряжение, чтоб немедля и сейчас, а то вот.
— Дед, а дед! Температуришь ты, видать. Выпей-ка лучше вот, первачка, да медком зажуй.
— Да, и пусть найдут мне блевок в районе Филей! Отож Москва большая, а собраться негде! — дед уже облизывал ложку от остатков мёда. Свободный глаз его покраснел и так и норовил вылезти из орбиты, грозясь лопнуть и оставить Михайло совсем слепым. Метко воткнув тесак в дверной косяк, дед повалился на кровать, повернулся к стене и начал разрабатывать очередной коварный план.
— Эх, опять надоть переться к хельшеру… — подумал Василий.* * *
— А слыхал ты дед, прошлогодние казаки к хранцузам подались?
— Свободный народ, а патриотизм дорогого стоит… — дед ловко приладил змеевик и подкинул ещё пару поленьев в топку. — Давай, тащи скорей снегу, а то упустим!
— Я мигом! — уже из дверей крикнул Василий. Такие поручения он всегда выполнял охотно и незамедлительно.
— А ты, Татьяна, пиши новый циркуляр. — Дед поковырял в носу и кинул добычу вслед за поленьями. — Э… Сформировать первый корпус, бродяг и пьяниц туда не брать. Бабников… Бабники пусть останутся. От них вреда немного. Хранцузский насморк если только на винты намотают, но это на меткости стрельбы никак не сказывается… Да, чёй-то я отвлекся.
Дед задумчиво посмотрел в окно. Мимо пробежал Василий с охапкой снега.
— Пиши быстрей давай! Предводителем назначаю Ростислава «Роса» Дубовского. Кто не пойдёт в первый корпус, того… Того… — дед на минуту задумался. — Того направим во второй! Так и запиши. А кто вапще никуда не пойдет, того назовем мордою хранцускою и отправим на другой край поля. Пущай там балбесничает.
В сенях хлопнула дверь и ещё что-то.
— Ну Василий! Давай, Татьян, воды что ли пока нальем, а то так и вовсе без ужина останемся…* * *
Дед приоткрыл глаз. Тонкий, но очень резкий луч утреннего света, пробившись через листья крапивы, на какое-то время ослепил его. Дед тряхнул чугуной головой и тотчас получил жгучий удар по щеке.
— Сколько раз говорил Василию, чтоб всё выкосил. — успел подумать дед перед тем, как отключиться…— Вот он, Тань! Вон, за баней. — Василий, насколько мог после вчерашнего, прибавил шаг. — Дед! А, дед! Как ты туда завалился?!
Дед молчал.
— Дедуль! — Василий отвёл в сторону жгучую крапиву и попытался приподнять деда. — Ты смотри, Тань, а он ещё не протрезвел!..— Не, чудо-корешок больше добавлять не будем. А то морда что-то чешется. Аллегра какая-то. Что там у нас нового? — дед вяло поскоблил пятерней шею.
— А нового ничего нету. По крайней мере, ещё не рассказали ничего.
— А вы что, всё рассказов чужих ждёте?
— И у него ещё язык поворачивается такое говорить! Кто ж это, интересно мне знать, вчера целый вечер Васька в погреб за закуской гонял?! “Принеси мне капусты, Васька, да позеленее!”
— Ну ладно, ладно. Завелись вчера, бывает. Ничего я такого не говорил никому?
— Да нет, вроде. Только песни орал истошным голосом, да ещё, если только… — Татьяна посмотрела в пол и замолчала.
— Что ещё?
— Да не, мелочи…
— Ну говори, чтоб тебя… — дед притопнул лаптем.
— Требовал освободить какого-то Вторника всё…
— Какого Вторника?!
— Да пёс тебя знает, что у тебя на уме! Тебя и трезвого иногда непойми куда заносит, а пьяного и того хлеще. Вечера Вторника требовал освободить.
— Хм. Ну раз требовал, значит причина была. Записывай тогда: “В Организацию Объединенных Наций. Копия — в Сраздбуркский ссуд. Нам непонятна позиция мирового сообщества по отношению к установлению демократического строя в развивающихся странах латинской Америки. Посему требуем освободить из заточения гражданина Кубы Вторника Вечера, незаконно лишенного свободы за свою любовь к свободе. В случае игнорирования настоящего послания будем вынуждены после разборки с оборотнем заняться вашими персонами. Военно-половая связь — по Скупе, Имейлу и Телефлону. И чтоб без сюрпризов, вашу мать!” — дед в приливе ярости хлопнул ладонью об стол и сразу же начал убаюкивать её, периодически дуя и приохивая.
— Выпей ещё кваску, дедуль. Что-то не отпускает тебя…* * *
— Пиши, Василь, некогда отдыхать!
— Дык одной бумагой воевать не будешь! — Василий размял затекшие пальцы.
— Пиши, тебе говорят! — Василию в какой-то момент показалось, что повязка у деда оттопырилась и из-под нее сверкнуло что-то убедительно-недоброе. — Пиши. Кузнецу Party Зану отрядить бригаду на винные погреба за кизлярычем. В дорогу выдать для куражу ведро самогона. Ежели кизлярки в погребах не случится, слить что есть, а сторожу набить морду.
— За что сторожу-то?
— Для порядку. Ты пиши, не думай. Думать я за тебя буду. Еще пиши. Поручить формирование Бодротионового корпуса Роману Толокову. Ну которого Конем кличут за его мужские достоинства. Выдать пуд икры, четверть самогона и четвертных сколько захочет.
— Икра-то у нас только кабачковая осталась.
— Вот кабачковой и выдать. А куда делась черная — разобраться и доложить!
— А вчерась-то закусывали, а часть по полу размазали…
— Кто старое помянет, тому… — здесь дед запнулся. — Что смотришь как сыч?! Наливай давай!* * *
— Дед! Там крестьяне пришли, вилами машут! — ворвался в избу запыхавшийся Василий. — Полон двор!
— Крестьяне, говоришь… Что хотят? — в дедовом моноглазе пробежала хитрая искорка.
— В ополчение просются. Всех, говорят, на шкуры пустим!
— Главное, чтобы они своих на шкуры не пустили. Выдай им по ковшику первача и определи к гармонисту. Ну, к Раевскому. У кого вилы расшатанные, али кто вапще без вил — тем скажи, пусть ко мне в избу приходят вестовыми. А я им здесь распоряжусь питание усилить…* * *
— Слышь, дед! А дед! — Василий со всей силы тряс деда за плечо. — Там девчата говорят, лечить нас будут, а потом выхаживать!
— Откуда ж у них столько самогона? — дед присел на лавке и начал таращить сонные глаза. — И выхаживаться я не хочу, лежать-то оно сподручнее.
— Вот ты дурной, дед! Раненых, говорят, будут кормить, обогревать перевязывать и выхаживать! — Василий от досады налил себе кружку и, слегка поморщившись, выпил.
— Так бы и сказал сразу! Пиши в приказ, ставь на довольствие, выдай им антисептика побольше для протирки внутренних органов. Сколько их, девчат-то?
— Пока одна…* * *
— Дед!!! Отас! Плонето опасносте! Я паникуе!!! — в избу ворвался Василий, весь перемазанный в саже.
— О! А чёй-то ты такой копченый? — дед отложил недоделанный лапоть в сторону.
— Сеновал горит!
— А и хрен с ним. Не будут тудой селяне наши по вечерам лазить. — дед на редкость был невозмутим.
— Дык сеновал-то с импортным сеном горит!
— А, с амстердамским… Тадой надо чё-то делать…Спустя некоторое время в избе перед закопченым дедом стояли кузнец с гармонистом.
— Дык дедуль! Вон Митяй это все придумал: самокрутки из сена крутить. Говорит, давеча у хранцузов видел!
— Вот и докрутились! Чем скотину-то кормить будем? На нашем сене она совсем унылая, не жрёт совсем…
— А мы её пловом заморским!
— Вашими устами, да щи хлебать! Идите, работайте!
— Мы не можем, дед…
— А чёй-та?
— Мы кувалду согнули, да гармонь выдули…Так что, ребята, взамен голландского сена особо отличившимся будет плов самодельный.
За вкус не берёмся, но горячо сделаем!
И это… За скотину-то звиняйте…* * *
— А смотрите, какую погремушку я вам сварганил! — дед ударил молотком по самовару.
— Дед, хорош! И так бестолковка трещит!.. Да и спина кружится
— А я вот к тому, что спину-то подпереть неплохо. Давайте-ка запланируем слесарные работы на среду, наверное, там же… Подпирать будем в два этапа — на первом этапе подпираются командиры корпусов, отож я старый больной человек, могу подпереться раньше положенного. На втором подходе разбиваемся на фракции по корпусам и трём коллективно. Тиляфон мой знаете, во вт вечером контрольный созвон, в ср днем — уточнение места дислокации.
— Ты, дед, опять непонятно говоришь — тиляфоны, хракции… Где таких слов-то набрался?
— В тилявизаре…* * *
— Ну и рожа… — дед, почесывая многодневную щетину, отвернулся от зеркала. — Василь! Что у нас там на фронтах-то?
— Да вот поговаривают, оборотня-то его приближенные обрезать собрались! А вообще, готовятся они.
— Вот ведь членовредители. А мы как! Готовимся?
— А пес его знает, вроде готовимся. Гармонист баян новый справил, кузнец кувалду наточил, я браги ещё зарядил.
— Эт добре. Тащи сюда ее скорей, я дальше думать буду…* * *
Конные егеря гвардии Наполеона, расположившись на холме, наблюдали в подзорную трубу за ближайшей деревней.
— Что там у них, Жак?
— Не понятно, м’сье … Какой-то одноглазый дед, возле дома у медного таза крутится.
— Что делает?
— Гм… Бреется. Рукой. Без бритвы…
— Варвары. Что там еще?
— Рядом парень бегает. С бутылкой. С большой бутылкой. С очень большой бутылкой.
— Камергер?
— Не похож, м’сье .
— Адьютант?
— Точно нет…
— Понятно. Все никак не могу привыкнуть к ихнему табелю о рангах. Это должность у русских “собутыльник” называется. По—моему расточительно иметь отдельную прислугу для подношений посуды. Что там еще?
— Какой-то мужик, что-то зашивает. Это гармошка, м’сье…
— Жак, ты не пил утром?
— Нет, м’сье. Он правда зашивает гармошку! Посмотрите сами…Маршал Бертье взял подзорную трубу и взглянул туда, куда показал гвардеец.
— Действительно! Зашивает гармошку… А другой явно точит….. Кувалду?!— Бардак — подумал Бертье.
— Ох уж эта загадочная русская душа, Жак.
— Что, м’сье?
— Ничего, Жак. Ничего… Мысли в слух. Я ничего не понимаю. Нужно срочно выяснить, кто такой “пес”, который знает все планы Кутузова и на которого вчера ссылался пойманный нами пьяный крестьянин…* * *
В штабной палатке, вытянувшийся «по струнке» офицер полевой жандармерии стоял перед начальником штаба французской армии с докладом.
— Как прошел допрос крестьянина, Эдмон.
— Допрос не состоялся, мон сир.
— Молчал?
— Не то чтобы молчал, мон сир… Утром после задержания, он то выл, то мычал. Держался за голову. Обвинял нас в жестоком обращении с военнопленными и постоянно, что-то просил. Кидался на охрану как буйно помешанный.
— Интересно. И что он просил?
— На русском это звучит, как — «по-шме-лить», мон сир. А когда наши солдаты мотали головой, в знак того, что не понимают о чем говорит пленный, он бросался на них с кулаками и рычал.
Так же пленный отказался от еды, но выпил ведро воды, которое ему принесли, чтоб умыться.
— И все?
— И все.
— Варвары…Маршал Бертье встал из за стола и вышел из палатки.
— По-шме-лить … — задумчиво произнес офицер.
— Загадочная русская душа…* * *
— А чтой-та давненько я Тришку не видел? — дед сделал попытку продрать глаз, но силы на полпути покинули его и он продолжил уже лежа — Нябось опять бражничает, негодяй!
— Да поговаривают, что пропадал куда-то, вернулся намедни довольный, лощёный весь. И прёт от него… Не деревенским прёт… Не навозом, не луком, не самоплясом… Запах приятный, знающие люди говорят — Наполеоном…
— Вот ведь дурак! Совсем с ума съехал! С мужиками спутался! Позор-то какой! — дед со всей злости заморгал глазом. — Вывалять в дёгте, затем в перьях и отправить к едрене-фене восвояси… Западной жизни ему захотелось! Интеллигент хренов!
— Дык поговаривают, что он им тайны наши за опохмел выдавал, а они его брагой ихней хранцуской, да самогоном потчевали. И едой кормили его — до сих пор тулуп на брюхе трещит.
— За опохмел… Ну-ка веди его сюда!* * *
В лучах вечернего солнца за столом сидел посвежевший дед, и, прихлебывая из блюдечка чай, хитро щурил глазом. Перед ним, благоухая Парижем, стоял взлохмаченный Тришка.
— А помнишь я тебе говорил — не мешай свекольную с картофельной?!
— Помню дед, помню. Ну ты ж знаешь — я как заведусь — что угодно в себя лью, лишь бы качало…
— Ну и что теперь? У нас нечем было поправиться?!
— Спина кружилась… И не мог я своего ничего с утра… Я ж с вечера все перепробовал, а на утро от всего и воротило. Думал наизнанку вывернет
— Наизнанку вывернет! Да я сейчас сам тебя, вот этими вот руками, наизнанку выверну, вытряхну и сушиться повешу! — дед нервно подлил ещё чаю. — Что там было, рассказывай!
— Ну это… Проснулся я наутро уже у них, как попал туда — не помню.
— Я тебе щас, …, напомню! Я напомню тебе щас! — дед встал и заходил по комнате. — Когда вы у бабки все варенье позапрошлогоднее съели, ты ж сам Прошке сказал, что к хранцуженкам захотелось.
— Не помню я этого… Ну так вот. Открываю я эти, глаза-то. А вокруг рожи эти стоят, все по-своему что-то матерятся
— С чего ты взял, что матерятся?
— Ну они всё — пацан*, нонарас*, и ещё что-то обидное…
— А дальше что?
— Ну попросил я их меня похмелить, а они — ни в какую. Только галдят всё “пошмелит”, да “пошмелит”. Пришлось парочку приложить. Опосля они, кажись, всё поняли, что мне надоть, принесли напитков их хранцуских, еды какой-то
— Ну а что ты им выдал, упырь?!
— Да не помню я, говорю ж — напитки принесли…* paysan (фр.) — крестьянин
** non rasé (фр.) — небритый* * *
Поздним вечером в штабную палатку маршала Бертье ворвался взволнованный офицер жандармерии.
— Мон сир, пленный крестьянин дал бесценные сведения! Мы его разговорили! Он с нами сотрудничает, мон сир!
— Не может быть! Как? Что он рассказал? Кто такой «Пес»?
— Все по порядку, мон сир. Мы сами не ожидали такого эффекта. Капрал доложил, что в обед пейзанину принесли гренадерское довольствие и бутылку вина. Этот варвар набросился на бутылку и выпил ее содержимое одним глотком, даже не посмотрев на еду. Потом он странными жестами попросил еще одну бутылку, чем заслужил уважение охранявших его гренадеров. Ему дали вторую. Он выпил и ее и попросил еще, чем вызвал удивление гренадеров, но тем не менее, ему ее дали. Мон сир, он ее тоже выпил. Только после этого сел есть.
— И довольный таким обращением, рассказал все что знает?
— Не совсем мон сир. Я конечно виноват в том, что не доглядел за происходящим, но я думал, что от этого существа мы ничего не добьемся.
— Не тяните Эдмон…
— Мон сир, гренадеры привели Жака. Ну вы же знаете, он пьет как лошадь. И устроили спор, кто выпьет больше. Пейзанин или Жак.
— И что?
— Мон сир, Жака унесли, а гренадеры стали спорить, сколько еще бутылок выпьет пейзанин.
— И сколько он выпил?
— Мон сир, гренадерский полк остался без вечернего рациона.
— Да ведь он алкоголик!
— Да мон сир, но он еще оказался и бесценным источником информации. Я услышал шум и смех солдат и вмешался. Остановил этот беспорядок и отправил пейзанина на допрос. Вот только выяснилось, что наш Парижский всезнайка не очень хорошо знает русский язык и большую часть сказанного перевел очень условно. И к тому же пейзанин был уже изрядно пьян.
— Что стало известно?
— Нам стало известно, кто такой «Пес»! Со слов крестьянина, это высокопоставленный дворянин. Живет при дворе. Вероятно близок к Александру. Немец по происхождению. Фамилия — Кабыздох. Пес Кабыздох. Вот только пейзанин охарактеризовал его очень не хорошо. Так и сказал — собака. Со слов пейзанина Кабыздох обладает склочным характером, падок на женский пол, в том числе, и легкого поведения, в результате чего заражен вшами и часто чешется. Вероятно уже в возрасте, потому что плешив.
— Человек–порок. Это хорошо! Отдайте данные разведке. Пусть работают над вербовкой. Что еще сказал пленный?
— Ну остальное приятные пустяки, мон сир. Кстати, этот пейзанин очень сентиментальный человек. Постоянно вспоминал про свою маму, а также видимо интересовался здоровьем моей мамы и мамы Императора.
— Очень интересно! Что еще?
— Он интересовался нашим вином. Только он почему то думает, что это компот и сделан он из забора. Еще он интересовался, зачем Великая армия пришла в Россию. Как долго собирается здесь оставаться и вероятно пытался объяснить, как он этому рад. Но более того, обещал гостеприимно встретить наших солдат у себя дома и чем-то угостить.
— Да, да! У русских есть такой обычай…
— И еще вероятно обещал нам показать какую-то местную достопримечательность. Что-то вроде нашего Собора Парижской богоматери, но названного вероятно в честь православной святой Кузькиной матери.
— Отлично! Накормить! Напо… Нет, поить не надо! Одеть! Обуть! Отпустить! Пусть пойдет и всем расскажет, что Французская армия пришла в Россию, как армия освободительница простого народа от крепостного гнета! И готовьте на завтра егерей. Едем на рекогносцировку.* * *
Добавлено после БПМ:
— Что там с дедом? — Василий попытался размять пальцы на загипсованной ноге. — Тань, почеши пятку, а то зудит, хоть на стену лезь!
— Вот нечего было тебе по болотам шататься. Говорила же — кикиморы там лохматые. А дед наш не очень. Укусил его оборотень за самую пятку. Боялись, что он ещё и одноногим станет. Но ничего, вроде обошлось. Даже глаз прорезаться начал, видать от укуса. У нормальных людей он третьим зовется, а у нашего — обычный, второй. Иногда вскакивает посреди ночи…
— Вскакивает?! Прямо под себя?! Чем же вы его кормили-то?!
— Орёт что-то про тюленей, пытается куда-то бежать, пальцами все шевелит, будто нажать на что пытается.
— А что за нечисть такая — тюлени?
— Вроде как котловые или камбузные или что-то вроде того… Водятся они, говорят, в районе кухонь. Варит хозяйка еду, а они либо съедят её, либо соли насыпят, либо порошку заворотного, от которого все за ворота бегать начинают…
— Так может, дед наш порошку того отведамши?! — Василий аж подскочил на месте от неожиданной догадки.
— Нет… Он же не бегает, а лежит. Только орет вот все время. Спасу нет от него…
— А ты его самоплясом попотчуй. Мож угомонится?
— Самопляс не разрешает трогай и ещё больше орать начинает. Говорит, ежли мы выпьем его сейчас, чем пепелац заправлять будем, когда лунатиков гонять соберёмся?
— Что за лунатики, что за пепелац?.. Совсем, видимо плох…
— Да не скажи, раз орёт — значит хорош. Да и лицо у него уж слишком довольное…
* * *
Изначально опубликовано там.
“Вскакивает?! Прямо под себя?!”